Известно, что многие известные люди в области культуры, искусства, литературы и музыки, какой-то мерой страдали нервными расстройствами, а некоторые даже имели конкретные психические отклонения. Часто эти отклонения бывали в виде депрессии («черной желчи» как называл депрессию Гиппократ в своих трудах) или меланхолии, как в старину называли депрессивные состояния.
Из записей современников можно узнать, что на свои меланхоличные состояния жаловались Мольер, Мендельсон и Чайковский.
Резкие перепады настроения замечались у Есенина, Маяковского, Гаршина, Врубеля.
Вот так описывает депрессивное состояние своего героя, которое была очень похожа на то, что чувствовал он сам, В.Гаршин в своем рассказе «Ночь».- «Он думал, что увидел свою жизнь, вспомнил ряд неописуемо мрачных образов, где действующим лицом был он сам, вспомнил всю грязь своей жизни и не нашел там ни одного чистой и светлой частицы, и убедился, что кроме грязи, в своей душе не осталось ничего». Здесь, талантливой рукой писателя описаны особенности свойственные тяжелому депрессивному эпизоду, когда.- «..., все окружение видно под мрачным черным светом». Мелкие, ничего не значившие ошибки прошлого кажутся неисправимыми и судьбоносными.
В депрессивном состоянии, человек часто говорит, что не понимает, как могут люди радоваться. К прошедшим радостям своей жизни они относятся как к грустным и скучным заблуждениям. Ступени перепада таких настроений, достаточно разные. Иногда это бывает в виде скуки, в других случаях , как говорил известный психиатр-клиницист А.С. Корсаков: «… изменение настроения доходит до высшей отчаянности, до реальной боли души…, которую больной не в состоянии выносить, и чтобы избавиться от нее он решается на самоубийство».
Читая строчки рассказа А.П. Чехова «Мания», непроизвольно обращаешь внимание на сходность этих строк с описанием А.С.Корсаковым: «Васильев неподвижно лежал на диване и пристально смотрел в одну точку. Он больше не думал ни о женщинах, ни о мужчинах…. Все свое внимание было сконцентрировано на своей душевной боли, которая мучила его. Это была очень тупой, неопределенной болью, похожее и на разочарование, и на скорбь, и на высшую степень страха, и на отчаянность. Показать, где находиться эта боль - он не мог: в груди, под сердцем, просто эта боль нельзя было сравнить ни с чем». Он выходит на улицу: «…, чтобы отвлечь свою душевную боль, каким то новым ощущением, или другой болью, не зная, что делать. Плача и дрожа, Васильев расстегнул пуговицы пальто и сюртука, и подставил голую грудь мокрому снегу и ветру. Но и это не ослабила боль. Тогда он опрокинулся через перила моста, и посмотрел вниз, в черную и бурную Яузу, и в нем возник большое желание: прыгнуть вниз головой, не столько от отвращения к жизни, не для того, чтобы совершать самоубийство, а чтобы ушибиться, сделать себе больно и, отвлекаясь этой новой болью оглушить ту душевную боль, которая сводила его с ума».